Эдуард ДВОРКИН
СМЫСЛ ЖИЗНИ
(Продолжение. Начало в номере от 16 июня.)
 
Они вышли из селения, пересекли пастбище и принялись карабкаться по
осыпающемуся каменистому склону. Поднимаясь все выше, они благополучно
миновали глубокое мрачное ущелье и добрались до перевала. Дальше
начинался мощный, сверкающий на солнце ледник. Мужчины нацепили коньки и
лихо промчались между торосами.
До вершины оставалось рукой подать. Подсаживая друг друга, они осторожно
ступили на нее и сразу закричали, замахали сорванными с головы папахами,
а потом долго стояли молча, и Петров, упиваясь первозданной абсолютной
красотою, чувствовал, как холодеет и напрягается его душа.
-- Вот оно -- вечное, неподвластное, внесуетное, -- тихо промолвил он,
стараясь глазом вместить необъятное.
-- Да уж, -- пробормотал Тыщенко и размашисто помочился над пропастью.
Они присмотрели уютную лощинку, куда не проникал поднявшийся к ночи
ветер, разбили палатку прямо в густых зарослях дикой мальвы. Огонь
костра с треском разрывал седую мглу. Петров расшнуровал хурджин, выбрал
пшеничную лепешку поподжаристей, завернул в нее курдючные шкварки, налил
в миску молока, накрошил мацони. Тыщенко расправлялся с огромным
арбузом. Где-то совсем рядом, тяжело взмахивая могучими крыльями,
пролетел не видимый в темноте орел. Вскрикнула и застеснялась молодая
серна. И сразу же совсем рядом кто-то расхохотался, громко, заливисто,
вызывающе.
Петров вздрогнул. Над головой мерцало небо, непознанное, звездное,
загадочное. Тыщенко потянулся, выплюнул в огонь скопившиеся во рту
плоские семечки, вынул из переметной сумы увесистую продолговатую дыню.
К сердцу Петрова подплыл едкий ком.
-- Ты -- человек праздный, живешь, не задумываясь ,-- колко заговорил
Петров, тыкая пальцем в залитый соком живот приятеля. -- Тебе лишь бы
день прокутить да ночь переспать!.. Что тебе Гекуба?! Терзания лучших
умов человечества?! Высокие материи?! Поиски смысла жизни?!!
-- Напрасно ты так. -- Тыщенко длинно высморкался в два пальца. -- Все
же я доктор философии... в Сорбонне читаю. - Он сбросил крышку с банки
виноградного сиропа и тут же расправился с ее содержимым. -- Уф... Вот,
что я тебе скажу. Слушай. -- Он встал и облокотился о воображаемую
кафедру. - Меньше созерцай и бесплодно умствуй! Больше радуйся! Отбирай
из жизни полезное, калорийное, яркое! Поддавайся соблазнам! Откликайся
на зов! И никогда не противопоставляй плоть духу! -- Тыщенко быстро
распустил ремни и скрылся в кустах. -- О смысле жизни, -- донеслось
оттуда. -- Сама постановка вопроса, -- натужно формулировал он, -- э...
э ... э... представляется мне неверной. Смысл заключен не в целой жизни,
а в каждом отдельно взятом ее моменте!.. Поесть. Опорожниться. Понюхать
цветок. Поцеловать женщину. Подкинуть в воздух первенца. Подать нищему.
Протянуть руку другу... Все пережить, перепробовать, перечувствовать,
отфильтровать и сохранить! -- Тыщенко вышел, застегнулся, достал кусок
мыла, и Петров вынужден был полить ему на руки. -- Вот так,
коротенько...
В слюдяное оконце палатки заглядывала робкая бледно-розовая заря.
Тыщенко невозможно храпел. Петров лежал без сна, морщился, кусал тонкие
заветрившиеся губы. Мысленно он пытался оспорить услышанные накануне
тезисы, но все его контраргументы не были ничем подкреплены и
последовательно рассыпались в нем самом. Петров злился, ему хотелось
сделать что-то, чтобы Тыщенко стало больно, чтобы тот заверещал, упал на
колени и попросил у него, Петрова, прощения.
Потом он заснул и проснулся от непонятного шума. Высунул голову наружу,
и внутри его все заледенело, скукожилось, ухнуло в бездонную сосущую
пустоту. Глаза фиксировали невозможное -- многометровыми прыжками к
палатке скакала исполинская фигура. Это была женщина, обнаженная,
местами покрытая густой свалявшейся шерстью. Из под ступней великанши во
все стороны разлетались гигантские валуны, огромные растопыренные лапы
были нацелены прямо на палатку.
Он созерцал не более секунды.
Сработавшие резервы организма выбросили тело из матерчатой ловушки,
отшвырнули его далеко в сторону, трансформировали Петрова в качественно
новое, способное к самоспасению существо. Высоко подкидывая зад и прижав
к голове длинные белые уши, Петров стремительно мчался прочь от
раздававшегося за спиной ужасного смеха, криков и треска рвущегося
брезента...
 
Окончание следует.
 
(с) 1997 Эдуард Дворкин