Ф. М. ДОСТОЕВСКИЙ
ПРЕМИЯ
(Продолжение. Начало в N от 27 мая 1997 г.)
 
II
 
В это самое мгновение портьера всколыхнулась, и в залу ввалилось человек
десять-двенадцать, среди которых можно было разглядеть человек десять
сильно навеселе и двоих уж совершенно пьяных, один из которых сразу
стушевался и лег на пол в дальнем углу и уж не произносил более ни слова
во весь вечер, а только иногда как бы рычал негромко.
 
Бригадир Потапов, как бы потеряв рассудок и чуть не шатаясь, подошел к
столу; по пути опрокинул бюст Ленина из китайского фарфора и наступил
грязным сапогом крановщице на шлейф великолепного голубого платья, не
извинился и не заметил. Видно было, что он уже почти двое суток не
закусывал. Подойдя к столу, бригадир положил пачку, крепко и плотно
завернутую в "Пионерскую правду" и обвязанную крест-накрест алюминиевой
проволокой изрядного диаметра.
 
- Пять тысяч! - сказал он почти шепотом и обтер шпателем вспотевший лоб.
 
Лицо его было очень бледно, поскольку накануне он разгружал вагон с
цементом.
 
- Я тебе как секретарю партийной организации скажу, - снова заговорил
Потапов, обращаясь к парторгу, - но не удивляйся, что вот так - как
секретарю, поскольку накипело у меня, а никогда так не было, чтобы вот
так накипело! Однако, слушай, теперь к самому делу. У нас ведь деньги
что? Аксессуар, средство оплаты труда... словом - дрянь, пакость и
мерзость. Я, конечно, аллегорически говорю. Но если бы ты был то же
самое, чем ты был раньше и есть теперь я - бригадиром, ты бы понял, что
бывают не заработанные тяжким трудом деньги. Сказано в писании: "Товар -
деньги - товар". А где тот товар? Ты вот краснеешь, а мне каково?
 
Члены парткома слушали, разинув рты.
 
Бригадир поправил сбившуюся на затылок каску, которая давно уж ему
мешала (да и не ему одному!) и произнес:
 
- Разве мы строим на совесть, господа?! Да неужто это можно назвать
строительством?! Дурно мы строим, пошло-с! Неужто можно так либерально
перемычки класть?!.. Это низко, господа, и криво! Это хуже атеизма!
 
- Вот вы, Николай Степанович, - продолжил он, поворотившись к
управляющему трестом, - вы, Николай Степанович, нас целый год за
сознательность хвалили-с, передовиками-с производства величали-с! Это
нас-то, которые вот давеча котлован под атомную станцию некачественно
выкопали, а вот он, ваш зам по производству, всю нашу некачественную
работу осмотрел-с и наряды нам все до единого закрыл-с?! ..
 
Николай Степанович Нечипоренко сохранял невозмутимый вид. Костяным
ножичком он разрезывал страницы новенького экземпляра "Малой Земли" с
таким видом, будто все происходящее его не касается.
 
Потапов снова повернулся к секретарю парткома и с минуту глядел прямо в
его глаза, широко раскрытые от удивления и побелевшие от злобы.
 
Чрез минуту гневное пламя, бушевавшее в глазах парторга, немного
поутихло, но вот дернулось веко, за ним щека, все лицо его вдруг
исказилось дикою гримасой, на губах показалась пена, и собрание
огласилось страшным, нечеловеческим воплем:
 
- Что вы себе позволяете, Потапов! Страна стоит на пороге небывалых,
невиданных свершений, день и ночь выписывает вам премии, а вы изволите
их ногою отшвыривать и указывать нам всем здесь, что мы - суть твари
дрожащие, а вы, суть, простой бригадиришко, тут право имеете! Ах вы,
суть... Да не вы ли давеча в гастрономе, у прилавка, терзали душу свою
мучительным выбором: которою водкой отравить себе вечер - по три
шестьдесят две, али по четыре двенадцать? А нынче вам и пяти тысяч не
надобно!
 
На протяжении всех этих слов Потапов стоял, скрестив руки на груди и
прямо глядел на безумствующего секретаря. Только лицо его осенила
необычайная бледность, и уж решительно всем стало видно, что не надо,
совсем не надо ему этих пяти тысяч, а какое-то другое желание вошло в
его душу.
 
Не дослушав секретаря, Потапов повернулся и на слабеющих, как бы не
слушающихся ногах сделал три шага в сторону туалета. Но на четвертом
шаге ноги его подвернулись и он неловко упал на бок.
 
- Обморок! Обморок! - закричали разом с нескольких сторон.
 
- У него медвежая! - невозмутимо заключил из угла фельдшер, доселе не
проронивший ни слова. - Он от нее десять лет в Швейцарии лечился...
 
Вокруг лежащего на ковре бригадира собралась толпа, и впереди всех
подбежал Фердыщенко.
 
- Да вы подумайте, господин бригадир! - горячо зашептал он,
наклонившись, прямо в ухо бесчувственного Потапова, весь в каком-то
исступлении, почти в лихорадке. - Один только раз получите вы эту
липовую, никому не нужную (а она никому не нужна, раз ее вам дают)
премию - и сколько пользы, сколько радости вы принесете своим семьям,
парткому, дирекции, стройуправлению... Да что там - самому тресту!
Министерству! Центральному Ко... - он осекся, задохнувшись, потому что
именно в этот момент дверь распахнулась настежь и в комнату стремглав
влетела уборщица Настасья Филипповна Барашкова.
 
Продолжение 30 мая. А завтра - итоги разминки.

© 1997 <Красная бурда>